В одном рассказывалось о серебристо-голубом драконе, которого видели над гаванью Бингтауна во время решающего сражения между торговцами Бингтауна и чалседийцами. Другой на первый взгляд показался мне домашним заданием неизвестного мне ребенка, изучавшего алфавит, – буквы были неровными и написаны явно не слишком опытной рукой. Однако Чейд давно научил меня нескольким шифрам, чтобы мы могли оставлять друг другу послания. Должен заметить, что я разобрался в нем без особого труда и сердито нахмурился: либо Чейд теряет хватку и стал не слишком серьезно относиться к необходимости сохранять в тайне некоторые вещи, либо подготовка его шпионов оставляет желать лучшего.
Потому что передо мной лежал отчет одного из его шпионов, посланных на Внешние острова. В нем содержались главным образом сплетни, слухи и обрывки подслушанных разговоров на корабле нарчески, возвращавшемся домой. Ничего особо полезного мне обнаружить не удалось, хотя упоминание о Бледной Женщине обеспокоило. Возникло ощущение, будто меня нагнала тень из прежней жизни и тянет ко мне острые кривые когти.
Я готовил себе чай, когда появился Чейд. Он отодвинул в сторону потайную дверь и с трудом протиснулся внутрь. Щеки и нос у него покраснели, и в первый момент я пришел в ужас, решив, что старик пьян. Держась за край стола, он опустился на мой стул и жалобно сказал:
– Фитц?
– Что такое? – спросил я, подойдя к нему.
Он посмотрел на меня, а потом ответил – слишком, на мой взгляд, громко:
– Я тебя не слышу.
– Что с тобой случилось? – спросил я снова, на сей раз громче.
Не думаю, что он меня услышал, но он ответил:
– Она взорвалась. Я работал над той смесью, ну, помнишь, я показывал, когда побывал у тебя в хижине? На сей раз сработало даже слишком хорошо. Она взорвалась!
Чейд поднял руки и погладил щеки и брови. Лицо у него было трагическим. Я сразу понял, что его беспокоит, и принес ему зеркало. Он тут же принялся себя разглядывать, а я отправился за тазиком с водой и чистой тряпицей. Чейд приложил к щекам влажную тряпку, а когда убрал ее, они приобрели относительно нормальный цвет. Однако большая часть бровей осталась на компрессе.
– Похоже, взрыв получился довольно сильный. Волосы у тебя тоже обгорели.
– Что?
Я знаком показал ему, чтобы он говорил тише.
– Я тебя не слышу, – жалобно повторил Чейд. – В ушах стоит такой звон, что мне вспомнились детство и отчим… Он был мастером давать оплеухи. Боги, как я его ненавидел!
Уже то, что Чейд о нем упомянул, говорило, как сильно он расстроен. Он никогда особенно не делился со мной воспоминаниями о своем детстве. Потом он принялся теребить уши, как будто проверял, остались ли они на месте, а затем стал затыкать их пальцами, и тут же убирал руки.
– Ничего не слышу, – снова заявил он. – Но лицо в порядке, так ведь? Шрамов, похоже, не останется.
Я покачал головой.
– Брови снова вырастут. А это… – Я слегка прикоснулся к щеке. – Похоже на солнечный ожог. Думаю, слух тоже скоро вернется.
У меня не было никакой уверенности, что так и будет, но очень хотелось надеяться.
– Я тебя не слышу, – простонал Чейд.
Я погладил его по плечу, пытаясь утешить, и поставил перед ним свою чашку с чаем. Прикоснувшись рукой к губам, чтобы привлечь его внимание, я спросил, медленно выговаривая слова:
– А твой ученик в порядке?
Я прекрасно знал, что он ни за что не стал бы проводить подобный эксперимент в одиночестве.
Чейд внимательно смотрел на мои губы, но, похоже, все-таки понял, о чем я спрашиваю, потому что ответил:
– Об этом можешь не беспокоиться. Я о ней позаботился. – Затем, увидев, как меня удивило местоимение женского рода, рявкнул: – Не лезь не в свое дело, Фитц!
Конечно же, он разозлился больше на себя, чем на меня. Если бы я не был так сильно встревожен, то не сдержался бы и громко рассмеялся. Она. Значит, меня сменила девушка… Я заставил себя не думать, кто она такая и почему Чейд выбрал именно ее.
Через некоторое время я убедился, что он меня слышит, но не слишком хорошо. Оставалось надеяться, что со временем слух полностью восстановится, что я ему и сказал. Он кивнул и помахал рукой, словно отгоняя мои слова прочь, но я видел в его глазах страх. Если он оглохнет, ему будет трудно оставаться советником королевы.
Мужественно пытаясь не обращать внимания на свою глухоту, Чейд громко спросил меня, видел ли я свитки на столе, а потом, что я такое сотворил со своим лицом. Чтобы он не кричал, задавая мне все новые и новые вопросы, я писал краткие ответы. Я сообщил, что случайно оказался в эпицентре драки, которая вспыхнула в таверне, а его слишком занимало случившееся с ним самим, чтобы мои слова вызвали сомнения.
Затем он написал на клочке бумаги: «Ты поговорил с Барричем?»
«Я решил, что лучше этого не делать», – ответил я. Чейд поджал губы, вздохнул и промолчал, но я понял, что он хотел бы сказать мне очень многое. Наверняка он еще вернется к этой теме, когда мы сможем нормально разговаривать.
Затем мы с ним занялись отчетами шпионов, обращая внимание друг друга на интересные места, хотя оба согласились с тем, что ничего полезного в них нет. Чейд написал, что надеется вскорости получить донесение от своего человека, которого отправил на Аслевджал с заданием проверить, насколько правдивы легенды о драконе.
Мне хотелось поговорить с ним о Дьютифуле и Олухе, но я решил отложить это до более благоприятного момента – не только из-за того, что он плохо слышал. Просто я и сам еще не до конца понял, насколько далеко мне удалось продвинуться и удалось ли вообще. Я решил, что завтра продолжу свои занятия с Олухом.